Когда тебя вязали палачи,
мне было стыдно, тягостно и страшно.
Но тело, как последняя рубашка,
молило: "отвернись и промолчи".

А вот потом, когда ревел народ,
на голову отрезанную глядя,
мне не хотелось тщетной жизни ради
ни жить, ни ждать - скорей наоборот:

нож гильотины виделся калиткой,
мгновение - и нежной маргариткой
уже в твоём саду навеки я.

Ты ждёшь меня, для вечности раздета,
наивная моя Антуанетта,
Мария безголовая моя.