порошок уходи прочитал я в малярном цеху на стене и ушёл и стало мне спокойно и хорошо
потому что глупо искать покоя в стальном цеху где серая краска равна лояльности а оранжевая греху где с утра матерят начальника похмельные мастера где работа не ладится но дел всегда до х*ра где красят битые лады ситроены ауди опеля ценность которых колеблется от до**я до нуля где от частого б*я не прибавится ни рубля ни счастья ни крупицы светлого за душой
мир - он такой большой а человек маленький но свободный может искать и найти себя где угодно люди могут строить и расписывать храмы мастерить для шедевров рамы помогать своим папам и мамам растить детей и тюльпаны в своём саду
но человек зачем-то работает в малярном цеху и добровольно живёт в аду им же построенном заботливо обустроенном с кофейным автоматом при входе с голыми девками на рекламе автоэмали которую двадцать лет со стен не снимали х*ли жить можно вроде
Говорил дружочек мне: много мол, командуешь - ватник дран, сапог в говне, х*й кого обрадуешь. Все товарки на тебя за пи**ёж обижены. Заржавели вентиля, инструменты спи**ены. Скоро кончится квартал, а успехов нетути: крышу цеха дождь латал, станков четыре бЕз пяти. Ох, смотри, Варвара, здесь тебя переработают портупеей по пи**е и по жопе ботами...
Отвечаю я ему: Не каркай, клюв сломается. Я девчат за то е*у, что плохо, бл*дь, стараются. То же было и зимой, и если б не пи**ела я, то них*я бы, милый мой, бригада план не сделала.
Тётьоль, вы самая лучшая и невероятная совершенно! Гномы читают, икают, пыхтят блаженно. Добыча угля и руд опережает столетний план втрое. Орки попрятались, каждый гном норовит в герои записаться, вчитавшись в ваши шедевры.
Кстати, скоро мы перейдём на евры. Отгрузим уголь на Мальту и в Лихтенштейн (однако, не пересыпать бы - не получилось бы как с Монако)
А железо и никель у нас заказал Уэльс: из железа – сталь, из стали - прокат и рельс. А из никеля люди штампуют себе монетки (у нас его много, аж переполнены вагонетки). Но чойта я отвлекаюсь от обожания ваших стихов, от заветных страниц дрожания в грубых натруженных гномьих ручищах.
Вы у нас в топе, тиражи считают на тыщи, а скоро, уверен, счёт пойдёт на мильоны!
В «Гномьей правде» пишут, у вас завелись миньоны, лимонно-жёлтые невозможные существа - плодятся как орки, а средства от них есть два: во-первых, закатывать в банки к тугим сардинам (хотя под сардины миньоны на вкус противны); во-вторых, их задорого купит Мордор - Саурон из миньонов делает грим для морды, хочет быть как фейсбучный смайлик и править чатом, раздавать мордырнет по вайфуйфлю гномьим внучатам.
Мы, Тётьоль, это дело здесь баним строго: внуки-внучки наивны, ума в двести лет немного. Им бы только на тачках кататься вперегонки, да плясать штрекдансы. Устои у них тонки. Раньше пугали их орками чёрной шахты, а теперь молодёжь распоясалась - ох ты, ах ты! Только ваша паэзь и способна угомонить их, есть в вас педагогическое наитье, понимание меры, порядка и горных дел. Мой внук Метрокойн в прошлом веке от вас балдел, а теперь повзрослел, и вдумчиво восторгается, во всём на ваш прекрасный вкус полагается.
Приезжайте к нам на гастроли - наварим эля, в подземных речушках наловим миног и раков, созовём всех гномов и даже отдельных эльфов, обеспечим аншлаг, подарим винтажный трактор. А вы нам прочтёте со сцены «Агату» с «Одеттой», «Наутилус осени», и «Геноссе Альцгеймер» тоже. Гномы будут в восторге, умыты и приодеты (по такому случаю не грех и отчистить рожи).
В общем, ждём вас, уже подметаем концертный зал.
Ой, про самое главное не сказал! (в смысле – не написал, чугунная голова).
У нас тут разносит слухи гномья молва, что вы когда-то встречались с Гэндальфом Серым. Конечно, такое непросто принять на веру, но отрадно думать, что этот ворчливый гений не чурался в юности танцев и даже пений ходил пешком на свидания и вообще не жил бобылём, как Гамлет или Кощей.
Любим вас, обнимаем, целуем ручки. Хоть русский нам труден, для вас панегирик учим прям на работе, не выпуская лопат из рук.
избежавши костра прячь метлу за иконостас мы не рвались в забвенье но кто-то решил за нас время жжёт наши тексты и пепел летит нам вслед где-то дворник ачагов паркует велосипед
в этот год ненавидеть сойдёт за хороший тон непрочтённый овидий и читанный вскользь платон от ивана храмовника вальс или даже тверк ястреб рвётся в бессмертие где горизонт померк
как стеклянный мой дым липе липовой не в урон как в любом пожаре нерон а в реке харон так и в этом сне всё срывается в сюр чуть-чуть алфавит арабский но пишет им весь и чудь
уводи же поляков в болота в нутре лесном где зверушка неведома ведает тьмой и сном где в избе на стене то ли образ то ли обрез можно с грустью как панкин а можно и грусти без
кто не помнит плохого тому не вложить ума где тюрьма где сума не понять подскажи, кума без последнего слова этапом на небо шли там всё то же там те же формальности знаешь ли
там ягнёнок и с ним козлёнок, и им расти и невинный ребёнок которому их пасти из грядущего времени бог достаёт ножи и одно дитя от другого во сне бежит
Конец, известный наперёд - предвестье прежнего проклятья. То недолёт, то перелёт - в разрез эпох, как в вырез платья. На будний день одно лицо, а маски - к праздникам и казням. Промеж льстецов и подлецов красавиц лапаем и дразним. Из ржавых рыцарских мечей мы ладим тросточки для знати, и ненавидим горячей всех тех, кому бесстыдством платим.
Не нами так заведено: нагой ногой на холод пробу снимать с реки, а если дно речное илисто, особо его баграми возмущать - досуг, достойный русской были. С душой душить, и не пущать из мест, где век волками выли, в места, где вовсе замолчат - вот достоевщина живая. Всяк сам себе Данила-брат, острог, и тварь сторожевая.
Вчера в Лондоне в одночасье умерла Долорес О'Риордан, вокалистка The Cranberries. В неполные сорок семь. Трое детей потеряли маму. Когда-то давно, когда мы были наивными и восторженными, мы горланили её песни под две гитары белой ночью на Марсовом поле. Помню, как к нам подошли копы, и сказали "хорошие песни, но люди спят, им завтра на работу". И кто-то из нас ответил им "те, кто лежат здесь под ёлками, от шума не проснутся". И мы налили гостям, и мы продолжили. Наши девушки не знали английского, и мне пришлось на ходу сочинить русский текст в размер. Не перевод, конечно, просто фантазия по мотивам.
zombie
Час ночи, отряд на марше, дорога через декабрь. Завтра утром ты тоже станешь таким, как эта зима.
На холмах под дождём город спит странным сном. Это смерть, чья-то смерть в твоих глазах.
В небесах над тобой чей-то страх, чья-то боль. Целый мир под ногой, твоей ногой
Под ногой зомби.
Ты веришь, что много позже никто не спросит тебя: что ты делал, когда тлел воздух, когда горела земля?
Человек без лица, Иисус без венца - это ты, это ты. Всё это ты.
Чья-то смертная тень, чья-то ночь, чей-то день - стонет мир под ногой, твоей ногой.
Под ногой зомби.
(c) music by the cranberries
Время спустя у этой чудесной ирландской группы вышел альбом to the faithful departed с трогательной цитатой из католической молитвы от Долорес. Какой грустной иронией кажется это теперь.
Не могу печатать дальше, едва не плачу.
The Cranberries. Empty.
Something has left my life, and I don't know where it went to, somebody caused me strife, and it's not what I was seeking.
Didn't you see me, didn't you hear me? Didn't you see me standing there? Why did you turn out the lights? Did you know that I was sleeping?
Say a prayer for me, help me to feel the strength, I did. My identity, has it been taken? Is my heart breaking on me?
All my plans fell thought my hands, they fell thought my hands on me. All my dreams it suddenly seems, it suddenly seems, empty, empty, empty
И ещё два стихотворения: одно от москвички Ирины (Неведома зверушка), другое от петербурженки Александры (Речная нимфа)
Неведома зверушка. Дрожащий зайчик в сумрачном лесу
Дрожащий зайчик в сумрачном лесу, зачем ты звал голодную лису? Зачем твой пульс стучит в её ушах? Она идёт!- трава поёт, шурша. Она идет! Беги, малыш, беги! Ночного леса темный лабиринт пылающим хвостом сожжет лиса. Всех не спасти, малыш, спасайся сам! Лиса не зла, но лисьи зубы злы. Плети силок, запутывай следы. Лиса хитра, а ты, мой зайчик, юн. Плети силок – затягивай петлю, проскальзывай шерстинкою в иглу. До вечности осталась пара лун - ты должен пережить их серебро. И этот бег. И лисий рагнарёк. Сберечь живинку, крошку, позывной, что говорит с тобою и со мной, Что нас роднит во внутренних лесах, где я - трава, и зайчик, и лиса.
Речная нимфа. Самолёт
Самолёт ныряет, предсмертно ревёт, дрожит. Алый отсвет на лицах, аварийный режим. Крик плещется в горле, ознобно хочется жить. Но понимаешь - отсюда уже не выйти.
Подробности жизней проносятся, как в кино – детство-школа-работа-вырвались-в-отпуск, но у кого-то не дальше школы. Потом темно. Стюардесса воет – сколько осталось выть ей?
Жалеешь о том, что исправить уже нельзя: поменять билет как хотела, на вторник взять. В предпоследний миг обнимаешь в мыслях опять дочку, сыночка - ему ещё нет пяти.
Потом ждёшь удара, невыносимая мука.
А где-то бабушка гладит внучку и внука, говорит им: тише, уймитесь, ну-ка. Мама уже летит.