неча на роршаха пенять, если vanish палёный
Аферисты в дом, афоризмы метки,
на столах бордо, камамбер, креветки –
так и жил бы, и горя не знал совсем,
да попал на уровень минус семь.

В этот Дантов ад не на лифте едешь -
наливаешь, пьёшь, колобродишь, бредишь,
просыпаешься – здрасьте, а где я, где?
Почему я мёртвый и не одет?

Что за псы там лают в кромешном мраке?
Мне с похмелья экшн не нужен нахер.
Пьетро делла Винья поведал, где -
пояс два на уровне минус семь.

Вот же, чёрт! Ведите меня к колодцу.
Мне б сейчас булавкою уколоться -
может, это сон? Может, жив ещё?
Мрачный страж ревёт за моим плечом,

головой мотает – не жив, не снится:
ты попался, парень, хорош креститься.
Ох, зачем бухал я, зачем блудил?
В этом месте держат одних мудил.

Слышу, псов спустили, несётся свора,
будут рвать нас (а мёртвым не сдохнуть скоро).
Закричал, как заяц, да поздно уж…

...вдруг жена толкает: - Нашёлся, муж?
Нагулялся с девками по борделям,
навалялся всласть по чужим постелям?
Обошла больницы и морги все,
а нашла на уровне минус семь.

Хорошо, «Инферно» прочла недавно –
ты текилой с вермутом был придавлен.
К Беатриче Дант через ад ходил!
Вот – держи таблетку и не нуди.

----
Из стишка читатель поймёт едва ли,
как глупы и молоды мы бывали,
но когда б не жёны – сидеть нам всем
в том аду на уровне минус семь.

@темы: @стихи

неча на роршаха пенять, если vanish палёный
А следом умер Артём.

Неделю бухал и бредил,
дрался с призраками,
ходил со тьмой на лице.

И мы, и соседи,
что знали Тёму,
не вмешивались, привыкли,
и только в самом конце,
когда уже стало страшно -
скрутили его,
отпоили чаем,
отвели домой,
уложили спать.

Тёма буянил, а мы кричали
многоэтажно -
откуда нам было знать
чем всё закончится.

Утром его вынули из петли,
уже холодного,
навсегда притихшего,
неживого.

Содрогнулись,
но слёзы никто не лил -
ни слова лишнего,
ничего такого.

Двадцать лет всего,
и не стало нашего Тёмки.

Словно сказал «все вон»
и не дал никому войти
в свою безвыходность,
в заплутавшей души потёмки.

@темы: @стихи

неча на роршаха пенять, если vanish палёный
Чёрт надоумил заявиться
на этот рыцарский сходняк!
И звон, и стон, и пыль клубится,
когда я падаю с коня.

Сидят смущённые девицы,
улыбки прячут под платки.
Оруженосец, дай напиться,
и мне подняться помоги.

Какого дьявола, скажите,
сменил перо я на копьё?
Любой неграмотный воитель
легко с коня меня собьёт.

И станет ржать ещё, дубина -
мол, не фривольные стишки
героем делают мужчину,
а навык выпустить кишки.

Похоже, сглазил я удачу,
и дело вовсе не в коне.
Ох, не ко мне ли герцог скачет?
Ох, не…

@темы: @стихи

неча на роршаха пенять, если vanish палёный
На лёгких крыльях, в платье белоснежном,
отправилась к язычникам с мольбою -
не поклоняться идолам, как прежде.
Готовая пожертвовать собою,

готовая пресечь вражду молитвой,
и принести надежду на спасенье.
И Небо стало полем перед битвой,
и поле стало Неба отраженьем.

Они её встречали, хмуря брови.
Стеной стояли в десяти саженях:
тяжёлый запах неотмытой крови,
звериная сноровистость движений.

Они смотрели на неё: чужая
и чуждая кровавым их раздорам,
она сложила крылья, провожая
последний вечер безмятежным взором.

Она смотрела кротко и бесстрастно.
Но речь её - могла бы камни плавить.
Казалось, Слово явлено напрасно.
Казалось, зверя лаской не исправить.

Но всё же - в чёрствых душах прорастали
те зёрна, что взойдут в сердечной тверди...

...они её схватили. И терзали.
И предали бездумно лютой смерти.

И крылья ей сломали, и топтали
её, уже бесчувственную, в страхе.
Они её боялись, ибо знали:
она сильнее смерти.
В каждом взмахе
прекрасных крыл им виделось проклятье.

А Небо с безучастием глядело
как красное уже от крови платье
в последний раз её обняло тело.

@темы: @стихи

неча на роршаха пенять, если vanish палёный
На поле, где манометры растут,
я пью, мой друг, железную росу,
и бью центральный кабель в бок копытцем.
Я смирно жду когда меня спасут.
Но дни идут, и страшное творится.

Здесь главный по тарелочкам гудит:
«для новых будней трутней разбуди».
Тут солнца нет, но по ночам прожектор
не даст свернуть бульдозеру с пути.
А днём здесь тьма, аварии и жертвы.

Тут генератор – бог, и царь, и суд.
Тут в праздники машины жгут мазут,
а в будни из лошадок давят силу,
и лошадиных сил полезный труд
толкает мир в железную могилу.

Сэр Ньютон, Исаак, мой добрый друг,
спеши ко мне, но сделай малый круг –
нарви мне яблочек, я очень их любила
и чуяла за милю, за версту –
найди меня, усталую кобылу,
пока меня здесь током не убило
на поле, где манометры растут.

@темы: @стихи

неча на роршаха пенять, если vanish палёный
Смутная тень сурка падает от меня.
Коротко, в двух строках, зимам на снег пенять -
вот уж напрасный труд, тщетный расход чернил.
Тёплые дни придут. Но потом. Извини.

Этот февраль иной, а с виду такой, как все.
Прошлое стало мной, привычно проснулось в семь.
Будущему не понять, оно слишком сладко спит.
И даже тень от меня - дрожит, сторожит, сипит.

Прошлое для сурка всего лишь недавний сон:
во сне зима и пурга, и хлёсткий снежный песок;
во сне бедняк-савояр, шарманка, голод и брань.
О, где же милость Твоя? Убей, но больше не рань.

Не жди от бродяг мольбы, не жди от зимы тепла.
Прими мир, каким он был - от скотобоен и плах
пройди к соборам, дворцам, смени тряпьё на шелка.
Творенье тешит творца, так сука любит щенка.

Так и февраль зиме - младший любимый сын.
Дорогами перемен идут лишь одни часы.
А савояр с сурком - вечный как мир, сюжет.
Вечность идёт пешком. Для вечности смерти нет.

@темы: @стихи

неча на роршаха пенять, если vanish палёный
выходил под дождь
капли ловил
плечами
лицом

спрашивал у неба
когда уже будет солнечно

окунался в дрожь
никого не любил
чайки кричали
звали своих птенцов

небо молчало
угрюмо и сумрачно

ветер на набережных
крал зонты
дарил их реке
как цветы

девушки жались к стенам
прятали тела в подворотнях
а души в смартфонах

души не спрячешь но
без зонта
налегке
отдельно взятая ева
кристина полина тоня

невинна и неразменна
как рубль
ну хотя бы полтинник
пятиалтынный
пятак

и так
проходят апрель
май июль

парни меняют
кристин на юль
кристин бросают и забывают

и только я всех вас помню
красавиц
куриц
филологов
и экологов
умниц
певиц
дурёх

всех девяносто трёх

дурак
какой я дурак

@темы: @стихи

18:02

листы

неча на роршаха пенять, если vanish палёный
Человек сидел за пустым столом –
только лист, карандаш и он.
Тихий скрип по листу превращался в стон,
и звучал, как мрачный псалом.

Человек писал о вершинах гор,
о коварстве горных снегов.
И о тех, кто ждал за горами его,
и о тех, кто ждёт до сих пор.

Человек за строкой выводил строку,
буквы в лист, как в сердце, вонзал.
Каждый лист разрезал его, как фреза,
грифель жёг, как финка в боку.

Человек писал, как терял друзей,
как менял любовь на тоску.
Как был скор на удар, а на ласку скуп.
Как шагал навстречу грозе.

Человек в абзац упирал абзац,
и по новой, с красной строки,
объяснял себе, как он стал таким
много дней и строчек назад.

Человек дописал, перестал дышать, 
карандаш на стол уронил.
И листы остались совсем одни – 
лишь сквозняк бумагой шуршал.

И соседи собрали за мёртвым листы,
и пустили в проём окна.
И листы летели – нельзя догнать.
Город ждал их, тёмен и стыл.

Дети брали листы и, за сгибом сгиб,
превращали их в корабли.
Но кораблики гасли в серой дали,
и когда последний погиб,

дети стали листы превращать в крыла,
самолётики мастеря,
и смотреть, как листы в темноте парят,
как их ест холодная мгла.

А потом все дети отправились спать,
ведь листы – всего лишь листы.

Повзрослев, мы их вспомним – и я, и ты.
И напишем об этом опять.




@темы: @стихи

неча на роршаха пенять, если vanish палёный
Из-за острова на стрежень выплывает дед Мазай -
пуще острого он режет правду-матку сотне зай:
- Длинноухие вы черти, расплодились, вашу мать!
Мне от паводка и смерти вас положено спасать.
А расценки ныне вона – три алтына за полста,
нет ни правды, ни закона, мочи нету, как устал.
В эмчеэсе нашем местном плут командует ворьём:
по бумагам все на месте, а по факту – днём с огнём.
На казённой утлой лодке разве только что Муму,
да и то с чекушкой водки, это если по уму.

Зайки слушают, кивают – да, мошна твоя пуста,
но и нас пойми: не выжить нам в затопленных кустах.
Прям потоп, беда какая, хорошо, что ты нас спас –
Бог зачтёт в оплату рая и за подвиг и за нас.
Бог тебе грехи отпустит, если где-то согрешил.
Уважуха, дед, не шутка, если это от души.

Эхма, лодочка честная, упаси-убереги
эмчеэсника и заек от бушующей реки.

@темы: @стихи

неча на роршаха пенять, если vanish палёный
Где Пять углов, как пять голов казнённых
на Загородный пялятся проспект,
где фонари в ущельях улиц тёмных
проводят ночь в безвыходной тоске –
там я один, в безмолвии и мраке,
и сердце так неявственно звучит
в груди моей. Бездомные собаки
чернеют в подворотнях. Мир молчит,
не в силах ждать чудес в такую стужу.
Всё заперто на ключ и на засов.
Спят призраки: спит Пестель, спит Бестужев.
Спит грустный Бог – невидим, невесом.
Так пусто здесь. Мертво. Морозно. Зыбко.
Часы мои замёрзли и стоят,
лишь память, заколдованная скрипка,
всё стонет, стонет сотни раз подряд -
про пять ночей под окнами твоими,
про пять смертей в тот високосный год,
про те пять букв, что складывались в имя -
про пять заноз из сердца моего.

Здесь улица, проспавшая три века,
до оттепели вмёрзшая в январь,
фонарь, и пресловутая аптека.

Ночь,
улица,
аптека,
и фонарь.

@темы: @стихи

неча на роршаха пенять, если vanish палёный
.................Твоя Беатриче живёт в девяти остановках,
.................которые ты до сих пор называешь кругами.
..............................Алан. Данте



Время лечит людей, но лекарство страшнее болезни:
заблудившись в беде, ты растерян, и тем бесполезней
антидот, обезбол, заморозка раскрывшейся раны.
Из назначенных зол выбираешь: поспать бы, поесть бы;
и сакральный thats all хмуро тушит горящие храмы.

В аритмии вранья страшно бьётся ненужное сердце.
И напрасен коньяк, и на стылом ветру не согреться.
Но трамвай до любимой-единственной возит кругами,
и мертвеют люпины, и слёзы намешаны с перцем,
и нельзя ни заплакать сейчас, ни коснуться руками.

Это жизнь, человек, это стонет твоя Беатриче.
Ты нарушил завет, и Создатель с отступников взыщет.
Город замкнут в кольцо уроборосом дымного МКАДа,
и торгует лицом, и не помнит отцов пепелища.
Каждый новый Язон сеет зубы драконьи: так надо.

Амбразуры бойниц – как сургуч огнестрельных печатей.
Не корми этих птиц, слишком поздно теперь обещать им.
Будет страшно и стыдно, но это для ада нормально.
Беатриче не видно за вечным пробегом трамвайным
в девяти остановках, где грешники заперты в чате.

@темы: @стихи

21:54

князь

неча на роршаха пенять, если vanish палёный
Днесь филин в чаще ухал жутко; мой путь повдоль днепров и волг.

Объезд земель поди не шутка, а древнерусский княжий долг.
Заехал в Углич на ночёвку – тебе и ужин, и изба,
и этак думаешь: а чо вдруг мальчишник нонеча без баб?

Текла Любава и потела, вертела снасть, что твой осётр.
Народ – он любит это дело, хотя и грех вот это всё.
С утра был гневен понарошку: бил вдребезг рожи и стекло.
Жевал морошку на дорожку, коль клюкву градом посекло.

Когда-то верили друг дружке, но ныне с ханом на ножах.
В Орду нельзя теперь без пушки, а то не будут уважать.
Призвал из леса ворожею гадать по книжным словесам.
Рекла: свернёшь ты, лебедь, шею – убьют тебя, помысли сам.

Типун тебе, карга-вещунья, ступай в болото, где жила.
Дороги лёгкой не ищу я, и власть моя не тяжела.
Ужо, поляне и древляне, я доберусь до ваших сёл...
А там уж и Орде предъявим, ведь пушки – это наше всё!

В седле дремал, и снились бесы: Тырнет, Утуб, Смарфон, Стаграм.
И вроде сыт, а в теле несыть, и жаждал славы и наград.
Мы с ханом были побратимы, но кто там знает наперёд.

Ну, пушек не было, вестимо, а так-то летопись не врёт.

@темы: @стихи

неча на роршаха пенять, если vanish палёный
Когда тебя связали палачи,
мне было стыдно, тягостно и страшно.
Но тело, как последняя рубашка,
молило: «отвернись и промолчи».

А вот потом, когда ревел народ,
на голову отрезанную глядя,
мне не хотелось жалкой жизни ради
ареста ждать – скорей наоборот:

нож гильотины виделся калиткой,
мгновение – и нежной маргариткой
уже в твоём саду навеки я.

Ты ждёшь меня, для вечности раздета,
наивная моя Антуанетта,
Мария безголовая моя.

@темы: @стихи

неча на роршаха пенять, если vanish палёный
В машине стираются вещи - Олег
обтёрся, бродя по базарам:
ловец покемонов, чудак-человек
с айфоном потресканным старым.
Ударился лбом о ларёк с шаурмой,
успев только выкрикнуть "Даша, он мой!"

На лбу гематома ужасно болит,
зато и улов впечатляет:
летит на ловца, аки гвоздь на магнит,
(не заяц небось, не петляет)
и вот уже пойман шальной покемон
и с эго Олега сливается он.

И что там работа, и что там жена,
когда на охоте Олегу
лишь цель, точно лошадь в хомут, впряжена,
и тело готовится к бегу.
В ИКЕА споткнулся о тумбу трюмо,
чуть-чуть недовзвизгнув "Пустите, он мо..!"

Сидел в обезьяннике с кислым бомжом,
а мысли порхали привольно:
"Вот был бы бульдозер с волшебным ковшом...
Я счастлив, хотя мне и больно.
Я даже сочувствую здешним ментам -
им тут даже хуже, чем Хонтеру там".

Отпущен со штрафом в полтыщи рублей,
Олег добегает до Пресни -
лицо всё румяней, глаза всё белей,
не ловятся твари, хоть тресни.
С разбегу впечатался в стенд "Москонцерт",
приметивши Слоубро в самом конце.

В машине стираются вещи, Олег
измазался в краске афишной.
Он с виду обычный, как мы, человек,
но только с особенной фишкой:
"Покамест живуч покемон на Руси,
нельзя мне хотя б одного упустить".

@темы: @стихи

неча на роршаха пенять, если vanish палёный
Он входит в мой дом, как входит в город ноябрь –
быстро темнеет и холодает, но я
давно его жду, не надеясь на оберёг:
мойры прядут впродоль, и никогда поперёк.

Он ставит диск Коэна, пьёт жасминовый чай,
мелодия вьётся осой у его плеча,
а жалит всегда меня, но к этому я привык.
Его прогнозы сбываются, его улыбки кривы.

Он достаёт блокнот, обтрёпанный по углам,
он говорит: нет веры яндексам и гуглАм –
о важном только изустно, и то – додумывай сам
(в динамиках – Closing Time, и снова жалит оса).

Он отмечает фэйлы красным карандашом,
а epic fail даже дважды, он шепчет «нехорошо».
Чего уж хорошего – в море, среди тунцов и сардин,
живут и страшные рыбы – и он такой не один.

Он споро сводит в таблицу мои слова и дела
и, перевернув страницу, считает сроки телам.
Над душами он не властен – как, впрочем, и сами мы –
он дока в вопросах бедствий: войны, сумы и тюрьмы.

Я в пепельницу бросаю обрывки письма жене,
звезда в окне угасает, прощально мерцает мне.
Мой гость говорит: – «Готовься, твой срок почти что истёк.
с тебя за многое спросят, одна ошибка – и всё.

Царапай пером бумагу, но помни о мелочах,
ведь мелочи так по нраву и судьям, и палачам.
Люби свой город под небом, похожим на простыню,
которой накрыли небыль – за это я не виню».

Я просто молчу: ни жалоб, ни оправданий в ответ.
Я жду, а хоть и бежал бы – особой разницы нет.
Мои попытки, ошибки – ведь это и есть я сам.
«Нет смысла беречь пожитки» – зудит у горла оса.

А дверь заперта, но гость мой проходит насквозь её:
«Когда вас, людей, не станет, Вселенная не вздохнёт.
Вселенная многих знала, и вам судьба умереть.
Ветра развеют ваш запах, я помню – так пахнет нефть».

@темы: @стихи

неча на роршаха пенять, если vanish палёный
Стакан сказал однажды рюмке:
– Ты так стройна, моя душа!
Тебя за талию держа,
гусар не пялится на юбки.
Коньячный ли в тебе огонь,
или прозрачность водки русской –
и дамы все, и верный конь
в тот миг гусару блёклы, тусклы.
И ножку пальцами сжимая,
он мнит себе, что ты живая –
живей полей, росой умытых,
реальней, чем княгиня N.
Но ты не требуешь взамен
всех обещаний позабытых
ни слов, ни жестов – ничего.
Была полна – и чрез мгновенье
уже пуста в руке его,
но живо спирта в нём горенье.
И так, огонь в него вливая,
ты словно шепчешь: «я живая».

– А ты, мой добрый друг гранёный,
живёшь среди простых солдат,
и им служить, как видно, рад –
сказала рюмка чуть смущённо.
– Пусть врут, что ты не ровня мне –
мы вместе бесу пьянства служим,
и оба знаем о вине
поболе, чем жена о муже.
Вино – от многих бед лекарство,
но велико его коварство:
рядится в многие одежды –
то в водку, то в коньяк, то в брют,
и люди топят в нём надежды,
и с пьяных глаз стаканы бьют,
и рюмки тоже, мой хороший…
Стекла кабацкого не жаль:
надежды рюмка не дороже,
а бед никто не избежал.
Ты думал, мы с тобой живые,
но винный дух нам души выел.

И оттого, мой милый друг,
дни наши не бывают долги:
из пьяных выпадаем рук
и обращаемся в осколки.

@темы: @стихи

неча на роршаха пенять, если vanish палёный
Мальчишеский понт в деревенской грязи:
глазеют девчонки – и Рита и Вита.
Твой взгляд по оструганной жерди скользит.
Но планка не падает, крепко прибита.

Не сбить эту планку – задача проста.
Натянешь футболку до самой Европы,
прямой и подтянутый выйдешь на старт.
Но выше Европы не прыгнешь, не пробуй.

Разбег – и взлетаешь под визг поросят.
Вороны взволнованно крылья топорщат.
Котейки глаза на попытку косят.
Цепляешь Европой и падаешь, в общем.

Но это ничо, поболит и пройдёт.
Девчонки смеются, но так, не в обиду.
Не в улей упал, не на кол, не в котёл.
И встал, пацанам улыбнувшись для виду.

Вдали на путях тепловоз загудел.
Кончается август, и грустно немного.
Все вместе: в мечтаниях, играх, труде.
Двенадцать апостолов летнего бога.

Мы вместе. Ещё ни один не погиб.
Не вышел в окно, не нарвался на пулю.
И даже пацанское слово «враги» –
не жжёт (как девчонки на ранку подули).

Кто слова не держит – всегда не у дел.
Киваем серьёзно, как равные равным.
Двенадцать присяжных на детском суде,
где каждый услышан и каждый оправдан.

@темы: @стихи

неча на роршаха пенять, если vanish палёный
я машинист электровоза
веду состав дремлю чуть-чуть
но нет не зря мне бляди снились
гляжу каренина лежит


@темы: @стихи, @пирожки

00:38

талион

неча на роршаха пенять, если vanish палёный
Раз мы умрём – пусть все умрут.
Ударом на удар ответим.
За наших деток – вражьи дети.
Один закон, единый суд.

Ни вам ни нам – за злое злом,
за всё отплатим вам по чести,
поляжем все, но с вами вместе,
чтоб никому не повезло.

Кто мстит – тот правый человек,
закон суров: за око око.
Закон безглазых злых калек,
неправдой вскормленных жестоко.

**
Грудной ребёнок сладко спит,
он мирными окутан снами -
вражды не знает, зла не знает.

И грустный Бог над ним стоит
и шепчет: к маме, только к маме.

@темы: @стихи

15:25

сиеста

неча на роршаха пенять, если vanish палёный
Солнце в слепящей силе восходит в пустой зенит.
Пахнет травой и пылью полуденная аллея.
Ни ветерочка, ни облачка, и словно во сне звенит
колокольчик июльский, и платье твоё алеет.

Стрекозы неспешно и плавно летят к пруду
накрытому ряской, кувшинками, летней ленью.
Невидимый фавн сонно дышит в свою дуду.
Караси противятся щучьему повеленью.

Над нашей скамейкой сутулится старый клён,
пятипалыми листьями воздух горячий гладит.
Мы свиваемся в кокон, и сплетаются шёлк и лён –
не для тихой сиесты, а жаркой истомы ради.

@темы: @стихи