неча на роршаха пенять, если vanish палёный
Гляди, мой ангел, как тебе легко -
лететь над всем, себя не замечая,
над облачным топлёным молоком
позванивать небесными ключами.
Стать ветром, заигравшимся с листвой,
оракула печального не слушать.
Смотреть, как тонет бедный остров твой,
как след триремы заметает сушей.
Здесь тоже море: серая вода,
над мелководьем плачущие чайки.
Крещенские (плюс пять) не-холода,
интрижки, пьянки, празднички, печальки.
Безвременье, но некого винить,
вот разве что себя, и то вполсилы.
Как будто к светлой истине приник
и отшатнулся: страшно и красиво,
но слишком поздно.
Не меня храни.
Во мне теперь не музыка, но скрежет.
И только долг меня с тобой роднит.
И только нежный свет над нами брезжит.
лететь над всем, себя не замечая,
над облачным топлёным молоком
позванивать небесными ключами.
Стать ветром, заигравшимся с листвой,
оракула печального не слушать.
Смотреть, как тонет бедный остров твой,
как след триремы заметает сушей.
Здесь тоже море: серая вода,
над мелководьем плачущие чайки.
Крещенские (плюс пять) не-холода,
интрижки, пьянки, празднички, печальки.
Безвременье, но некого винить,
вот разве что себя, и то вполсилы.
Как будто к светлой истине приник
и отшатнулся: страшно и красиво,
но слишком поздно.
Не меня храни.
Во мне теперь не музыка, но скрежет.
И только долг меня с тобой роднит.
И только нежный свет над нами брезжит.