А вот не надо, не ищи в хлеву изящного лорнета - к зиме с весны готовим лето, и мышь подпольная пищит про апельсин и клавесин, про то, как свеж закат и розов, но стих укатан танком прозы, и ФСИН с цепей спускает псин. А Гамлет, слёз офельих для всё знай себе бубнит и стонет: трагедь идёт, а девка тонет, не понимая ни-че-го.
В день именин особый шик святого тиснуть на татуху, но божье ухо к стёбу глухо, и бородинский злой мужик француза вилами проткнув Кутузова под чарку славит. И не Шекспир здесь балом правит, но Достоевский держит кнут, а пряник прячет от людей, и мармелад - фамилья Сони.
И ночь от ночи всё бессонней, и мышь пищит незнамо где.
Девочка-невеличка из Уёмска едет в Москву - с патронташем эмоций, с подсумком ярких хотелок. Путеводная мысль, как пуля, засела в её мозгу: разум всегда пасует, вистуют воля и тело.
И тогда она переходит, вместе с бледной юной весной, от фривольных частностей к серьёзной охоте в целом - с подствольным шармом и кротостью нарезной, и мощным оптическим на будущее прицелом.
стансы бродского читай рви тельняшку на груди депортируй нимф-ундин в стужу станции чита кто с ружьём тому почёт интернейшэнэл амнесть был народ да вышел весь за бочок схватил волчок робеспьер дантон марат и апостол муравьёв жгут старьё трясут новьём в гильотину-аппарат нараспев суют врага катят головы в толпу революция нага между ног её табу
зри свободы пьяный сын как сгорает прежний мир встань на ужаса весы и незнамое прими
лжетмидрия схватили кореша того гляди бессудно порешат а он хотел чтоб лучше чтоб красивей чтоб краковяк и польские духи сгущёнки чтоб тушёнки и ухи и править потребительской россией
но нет спасиб ему и исполать зашибли и давай его ломать плевать в лицо и шельмовать и тыкать что сука страшно? зри поддельный царь мы станем жить как деды наши встарь баклуши бить и красть и горе мыкать
а с польшей чтобы визовый режим пусть в нато лях от русского бежит и с немцами братается скупыми пусть ляхи хоть с мадьярами тусят мы всех их передавим как гусят а ты христопродавец сучье вымя
лежать тебе на площади в грязи чтоб каждый разглядел тебя вблизи чтоб мазал труп твой дёгтем и крестился потом сожжём и в пушку зарядим и выпалим гляди народ гляди лжетмидрию великий грехъ отмстился
Устав Державиным и Фетом гордиться, литературные рыцари, ремесленники, купцы стонут в наручниках культурной традиции - на запястьях ссадины, шрамы, рубцы.
И если быть абсолютно честным, я тоже кандальник на этом пути. Но вместо культуры внутренней и культуры внешней, общественной у меня две ужасные уродливые культи.
Дорогая, осколком мне оторвало голову, но это уже неважно, с тобой я давно её потерял. Теперь я пишу на ощупь, прости за неровный почерк, и не сердись на меня.